Родиться в Вифлееме [СИ] - Дмитрий Виконтов

Последний раз малый экран появился и погас, перебросив порцию серых строк в конец занявшего почти всю плоскость между ними списка. Как заметила девушка, перед тэш’ша новых экранов не появлялось уже пару минут: очевидно, по количеству пленных люди проигрывали. Что мало удивляло, учитывая, как шли дела последний год.

Рябь прошла по экрану, стирая все, что было написано. Он посветлел, стал совершенно прозрачным — и пропал.

— Вопрос с пленными решен, — не глядя на людей сказал тэш’ша, меняя кристалл в черном шаре перед ним. — Транспорты с охраной прибудут через тридцать планетарных оборотов от текущего момента.

— Тоже со стороны Конфедерации, — Шонт взял свой кристалл и спрятал в футляр на поясе. — Процедура обмена?..

— Прежняя, — Жанна думала, что на этом все, но ее напарник не сдвинулся с места, продолжая смотреть на тэш’ша. Тот сделал странное вращающее движение кистью перед собой. Ярко-золотистые искры появились вокруг его пальцев, сначала пара десятков, потом вспыхнул целый рой: много сотен, если не тысяч. Искры сложились в полуметровый прозрачный охряный куб, внутри которого свободно плавали стекловидные фигуры, сверкающие расплавленным золотом. Круги, несколько многогранников, волнистые линии, что-то похожее на разлохмаченный картофельный клубень… Тэш’ша быстрым отточенным движением коснулся одного из многогранников, прокручивая его вокруг невидимой оси, одновременно вычерчивая указательным пальцем символы, подобных которым Жанна никогда раньше не видела.

— Два Оборота назад Стражам Небес было передано предложение от лидеров Конфедерации, — два символа повисли в центре куба, медленно меняя цвет с темно-желтого до насыщенного пурпура. — Знаете суть предложения?

Слова тэш’ша мигом отвлекли Жанну от наблюдения за действием имперских технологий. Холодок неприятного предчувствия пробежал по позвоночнику, когда она поняла, что сказал «кот». «Предложение»? Какое еще к черту «предложение»? «Два Оборота…» — то есть год по земному времени, когда, по словам Джона, сюда летели Фарбах и Этвуд. Что они могли предложить?

— Нет, — если Шонт и удивился, как Жанна, то этого ничем не показал. — Но знаем, что вы должны дать ответ.

«Ну, кто знает, а кто нет!» — чуть раздосадовано подумала девушка. Кажется, Джон забыл ей рассказать немало интересного по пути сюда.

Тэш’ша коснулся указательным пальцем крайнего символа. Тот мигнул, раз, другой — и пропал.

Метрах в семи от людей появилось мерцание. Воздух задрожал, искривляясь, расступаясь перед двумя тенями, в которые сжалось мерцание. Тени обрели объем, мерцание исчезло, в последний момент за долю секунды проскочив все цвета радуги, и Жанна удивленно моргнула, рассматривая неподвижные, будто окаменевшие фигуры командора «Гетмана Хмельницкого» и полковника Этвуда. Больше всего поразило девушку, что они были облачены не в сьютеры, а парадные мундиры Конфедерации: темно-синий у Этвуда и слепяще-белый у Фарбаха.

Тэш’ша коснулся второго символа. Прозвучал сухой треск, похожий на звук ломающейся ветки. Не успел он стихнуть, как раздался так хорошо знакомый девушке голос командора самой знаменитой в Конфедерации боевой базы.

— Мы говорим от имени Главного Координационного Совета Конфедерации и от имени Военного Совета, от имени всего населения Конфедерации. Нам поручено передать следующее…

Фарбах глубоко вздохнул, собираясь с силами — явно то, что ему предстояло сказать, требовало от командора всей его выдержки.

— Война между нашими расами не имеет, и не имела с самого начала смысла. Нет ничего, что Конфедерация могла бы требовать от Руалата Тэш’ша, нет ничего, что могло бы заинтересовать Конфедерацию в продолжение войны. Конфедерация неоднократно пыталась донести свою точку зрения, Конфедерация неоднократно пыталась заключить перемирие, чтобы попытаться мирным путем решить все возможные противоречия и претензии, что могут быть между нашими расами. Все наши попытки оказались бессмысленными. Конфедерация вынуждена продолжать вести войну, которая уносит тысячи жизней, несет страдания и горе обеим сторонам конфликта, вынуждена тратить огромные ресурсы, которые могли бы быть использованы для строительства мирной жизни. Конфедерация считает, что ответственность за начало войны, ее продолжение, всех погибших и искалеченных, за причиненные разрушения несет Руалата Тэш’ша, и не видит ничего, что могло бы оправдать подобное. Конфедерация хочет заявить следующее: мы не позволим, чтобы нашим будущим, нашей свободой, нашим правом решать свою судьбу распоряжалась чуждая нам раса! Это та черта, за которую мы будем сражаться до конца, которую мы не отдадим, пока будем способны поднять оружие в ее защиту! И если народ тэш’ша хочет дойти до конца, если народ тэш’ша видит завершение войны только таким, то мы говорим: вы получите это, лишь уничтожив нас всех! И вам придется заплатить это самую высокую цену!

Фарбах перевел дух. Жанна обнаружила, что слушает, так сильно сжав кулаки, что ногти до крови впились в ладони. Она очень хорошо знала командора и сейчас видела, как ему было тяжело. Видела бледное, без единой кровинки, лицо Этвуда, смотрящего в никуда. Услышанное должно бы было наполнить ее гордостью за силу человеческого духа, за отвагу, как командора, так и лидеров Конфедерации, но вместо этого лишь подстегивало тревогу и предчувствие чего-то очень плохого.

— Но Конфедерация хочет верить, что народ тэш’ша не ставит перед собой подобных целей. Конфедерация хочет верить, что понимание может быть достигнуто. Конфедерация знает, что Руалата Тэш’ша ни в какой форме не примет идею мирного договора между нашими народами, не пойдет на перемирие. Потому Конфедерация, во имя того, чтобы остановить колесо войны, забирающее тысячи жизней как людей и серигуан, так и тэш’ша, приносящее боль и страдание миллионам, готова поступиться гордостью, пожертвовать ей во имя мира, во имя будущего. Конфедерация хочет знать, на каких условиях Руалата Тэш’ша… — на миг голос подвел командор, чье лицо стало таким же белым, как его парадный мундир; лицо Этвуда напоминало каменную маску. Фарбах собрался с силами и медленно, очень четко и громко закончил. — На каких условиях Руалата Тэш’ша согласится принять капитуляцию Конфедерации?

Звуки исчезли. Исчезло мрачное, давящее ощущение пещеры с тэш’шским Храмом. Исчез холодивший ладони и лицо ветерок. Исчез окруживший их туман. Исчез тэш’ша. Исчез Джон. Исчезло все, кроме отчаянно бьющегося в груди сердца, наполнявшего все, что осталось от ее мира, громовым стуком.

Она не могла поверить… Не могла понять… Воздух стал жестким и неподатливым, застревая тяжелым, грубым комом в горле, превращая каждый вздох в мучительную борьбу. Ужас, гнев, отчаяние — пронеслись по ней свирепым палом, оставив после себя звенящую, жуткую пустоту, от которой в голове, в груди… везде растеклись и холодная дрожь, и лихорадочный жар. Секунда осознания, растянувшаяся в вечность, оставила ее покинутой, обнаженной, распятой на исполинской наковальне, по которой в ритм рокочущим спазмам сердца бил лязгающий молот одного слова.

Капитуляция!

Затем все вернулось. Звуки, запахи, туман, пещера, Джон, Храм, тэш’ша, земля, темнота, холодный воздух — все вернулось в одно мгновение, буквально оглушив девушку. Она пошатнулась, шагнула назад, борясь со ставшими ватными ногами, борясь с навалившейся слабостью.

«Нет! Не может быть!» — все в ней смыло волной неверия, отрицания. Как это могло быть? Как могло им прийти такое в голову? Как они могли?!! Она стремительно двинулась вперед, словно собираясь броситься к тэш’ша, схватить его за глотку, вытрясти из него признание, что все это подлый трюк, обманка… На полушаге замерла, обернулась к застывшему на месте Джону, чуть наклонившемуся вперед, тяжело уставившемуся на равнодушно наблюдавшего за людьми тэш’ша — и весь ее запал исчез. Некуда бежать, не у кого требовать ответа — здесь нет ни командора, ни Этвуда, уже пропали даже их голограммы… хоть и какой с них спрос? Они выполняли приказ, выполняли через силу, выдавливая ненавистные им самим слова, чувствуя себя так же, как она сейчас: преданными, брошенными на произвол судьбы, обманутыми. Все жертвы, все потери и победы — все было растерто в пыль один коротким и страшным словом.

На ее плечо легла рука Джона, сжимая, как тогда, в коридоре перед завесой с тэш’шскими письменами. Тепло его руки, его молчаливого прикосновения, ее друга, единственного, кроме нее человека в безразличном свете Храма Ушедших помогло разжать леденящей душу тиски.

— Теперь знаете, — зачем-то подытожил тэш’ша, приближаясь к ним. Из-под свободно ниспадавшей мантии тэш’ша достал небольшую трубку серо-стального цвета, оба конца которой запечатывала густая, плотная масса, немного похожая на застывшую смолу. Красная, в палец шириной лента, испещренная тройной вязью букв чон-саа, была аккуратно обмотана вокруг трубки, начинаясь и заканчиваясь в смолоподобной массе — печати… или чем-оно-там-было — с обеих сторон.